Если только… ха! Я его уел. Я внимательно посмотрел на стрелку компаса, держа его очень ровно. Стрелка немного подёргалась, потом застыла.
— Ты не сможешь определить, где север, — сказал Кликс.
— А вот и смогу, — сказал я. — Конец стрелки, который отклоняется вниз, указывает на тот магнитный полюс, который ближе, потому что стрелка параллельна магнитным линиям. Даже с учётом дрейфа континентов северный полюс отсюда ближе, чем южный.
Кликс крякнул; я произвёл на него впечатление.
— И какой же конец наклонён вниз?
— Нераскрашенный. Полярность инвертирована. Так что хорошая новость — мы в эпохе 29R, и там — я указал на заднюю стену — истинный север, Арктика, а не Антарктика.
— А плохая новость, — сказал Кликс, — что сейчас действительно вечер.
Но это уже не могло испортить мне настроения. Я продолжил пялиться сквозь бронестекло. Поначалу было трудно сообразить, на что же мы, собственно, смотрим, но потом зрачки постепенно расширились.
Мы стояли не на ровной земле. Скорее, мы находились на гребне высокой насыпи. Насыпь кратера. Это очевидно — пока мы были в стазисе, «Стернбергер» упал с большой высоты и, несомненно, ударил в какой-то очень мягкий материал — болото или рыхлую землю. От удара возник кратер диаметром метров тридцать — вшестеро больше, чем сам корабль. Однако сила удара была такова, что «Стернбергер» отскочил от дна кратера, и его забросило сюда, на гребень кратерного вала.
Боже, как это было захватывающе. Прошлое. Прошлое. У меня немного кружилась голова, я чувствовал необыкновенную лёгкость, чуть ли не взлетал. Сердце колотилось во всё убыстряющемся двухтактном ритме, словно разогревающийся ударник.
Выходить наружу ночью будет глупостью. Кто знает, каких существ привлекло наше эффектное появление. С другой стороны, пока мы не увидели динозавра или ещё что-нибудь несомненно мезозойское, мы не могли быть уверены, что прибыли до великого вымирания. Мы с Кликсом сдвинулись к правой стороне окна, которая смотрела в сторону от кратерного вала.
На юге было озеро, которое под розовым небом выглядело как огромная лужа крови. По краям его спокойную поверхность пятнали камыши, тростник, водяные лилии и ряска. Прямо перед нами к окрашенному в розовый западному горизонту убегала необъятное равнина, покрытая засохшей грязью, растрескавшейся на шестиугольные сегменты с загнутыми кверху краями, похожие на сухие листья. Эту грязевую равнину усеивали истрёпанные огрызки болотных кипарисов, которые перепутанными голыми ветвями тянулись к небу, словно терзаемые грешные души.
Мы перешли к задней стене. Кликс смотрел через окошко в двери номер один, которая вела на лестницу и пандус. Оттуда он мог смотреть наружу сквозь бронестекло основных дверей. Я снова смотрел через окно в двери номер два. Хотя сейчас было даже темнее, чем когда я смотрел в него первый раз, мои глаза уже привыкли к темноте и различали многое. Прямо на север от нас стоял стеной лес лиственных деревьев; их верхние ветви на высоте примерно двадцати пяти метров от земли переплетались, образовывая густой полог. Среди них встречалось некоторое количество болотных кипарисов и каких-то вечнозелёных деревьев, похожих на эвкалипты. Некоторые кипарисы поднимались над пологом леса ещё на двадцать пять метров, словно покрытые листьями флагштоки.
Этот более характерный для диких закоулков Луизианы пейзаж определённо выглядел очень по-мезозойски, но я всё ещё опасался, что мы прибыли в самое начало кайнозойской эры и разминулись с динозаврами. Мы всё равно должны будем взять от этого путешествия всё, что сможем, однако после того, как ни одна форма жизни крупнее двадцати килограммов не смогла пережить границу мелового и третичного периодов, нижний палеоцен был откровенно скучной эпохой. Гадский Чжуан-эффект и его полупроцентная неопределённость!
— Смотри! — вскрикнул Кликс. Он снова перешёл к основному окну и стоя над минилабораторией, глядя на запад. Я поспешил к нему, встал рядом и проследил взглядом направление его руки, указующей в точку, где грязевая равнина встречалась с небом. На красном фоне вечерней зари вырисовывался силуэт какого-то большого движущегося объекта.
Ничего крупнее двадцати килограмм… значит, это всё же мезозой! Это должен быть мезозой! Я метнулся к шкафчику для инструментов, выудил из него пару биноклей, кинулся обратно к окну, сунул один Кликсу, раскрыл кожаный футляр своего, сорвал колпачки с линз и бросил их куда попало, как покерные фишки, и приставил окуляры к глазам. Динозавр. Да, чёрт возьми, динозавр! Двуногий. Может быть, гадрозавр? Нет. Что-то покруче. Теропод, топающий на задних ногах, словно Годзилла по улицам Токио.
— Тираннозавр, — сказал я благоговейно и посмотрел на Кликса.
— Отвратный урод, правда?
Я скрипнул зубами.
— Он прекрасен.
И это воистину было так. В этом тусклом свете он казался тёмно-красным, словно на нём не было шкуры, и мы смотрели на напитанную кровью мускулатуру. У него была гигантская бугристая голова на толстой шее, бочкообразный торс, крошечные хрупкого вида руки, толстый и невероятно длинный хвост, рубчатые мускулистые ноги и трёхпалые, похожие на птичьи, ступни. Прекрасно сконструированная машина для убийства.
Разумеется, мы записывали всё это на видео. Каждый из нас носил микровидеокамеру «Сони», подключённую к цифровой записывающей системе. Единственным её недостатком была невозможность просмотреть записанное до того, как мы вернёмся в будущее.
Внезапно в поле зрения появился ещё один тираннозавр. Этот был немного крупнее первого. Моё сердце ёкнуло. Неужели будут драться? Животные такого размера и с такими потребностями в пище вполне могли быть территориальными. Как бы мне хотелось увидеть такую битву собственными глазами вместо того, чтобы складывать её из мёртвых костей. Какое это должно быть зрелище! Я чувствовал необычайный подъём; казалось, ещё немного — и я начну подпрыгивать до потолка.