— Очень хорошо. О чём вы хотели поговорить?
— О королях и капусте, — сказал динозавр. Эта книга была из моего круга чтения, а не из Кликсова, и троодон говорил с, как выразился бы Кликс, канадским акцентом. Хотя это был не Ромбик, с которым мы общались вчера утром, его седоком, по-видимому, был тот же самый хет, с которым мы уже встречались. Или может быть — хоть эта концепция и с трудом умещалась у меня в голове — может быть, как хет пытался объяснить ранее, индивидуальность для них ничего не значила. Может, что узнаёт один, становится известно всем? А как происходит обмен?
— О королях и капусте? — повторил я и пожал плечами. — Королём у нас Карл III. А капусту я ем только в салате.
Динозавр, по-прежнему держащий дистанцию с несколько метров, вскинул голову и заглотил информацию, моргнув на раз-два.
— Спасибо за то, что поделился этим с нами, — сказал он; фраза для заполнения паузы, которую я подхватил от доктора Шрёдера. — Ты находишься на значительном расстоянии от своего корабля.
— Людям полезно упражняться в ходьбе. Способствует пищеварению.
— Ах.
Я посмотрел на него.
— Это не тот троодон, с которым мы встречались раньше, — сказал я.
— Верно.
— Но ты — тот самый хет?
— Более-менее.
— Почему ты сменил носителя?
Троодон моргнул.
— Нам кажется недожаренным находиться в одном и том же теле дольше одного-двух дней. Мы находим это… — Скрежещущий голос замолк, словно хет подбирал подходящий термин. — Клаустрофобия. Мы испытываем клаустрофобию. — Он переступил с ноги на ногу. — Кроме того, мы должны оставлять носителей для прямого взаимодействия с целью обмена памятью.
Если это правда, значит, тот факт, что хеты по собственной воле покинули наши с Кликсом тела, не обязательно свидетельствовал об отсутствии злобных намерений.
— Скажи мне, — сказал троодон, — где конкретно находится задница Кликс.
— Что?
— Кликс гадский ублюдок. Где он?
— Почему ты его так называешь?
— Кликс? А, каламбур. Каламбур смыкает. Его уникальное идентифицирующее слово — Майлз, но ты зовёшь его Кликс. «Клик» — сокращение от «километр». — Зверюга откинула свою длинную голову назад. — Хо-хо.
— Нет, почему ты его обзываешь словами разными? Задница, ублюдок. Почему?
— Обзываешь словами его ты. Я просто — неверное использование? — Троодон слегка склонил голову набок. — Ваш язык трудный, неточный для нас.
— Ты никогда не слышал, чтобы я называл Кликса такими словами. Он бы мне зубы повыбивал.
— Интересно. Но ты ведь всё время зовёшь его так. Мы переняли это от тебя.
О чёрт.
— В смысле, вы нашли это у меня в голове?
— Да-а-а, крепко связано. Силлогизм, нет? Все Кликсы задницы, но не все задницы — Кликсы. Задница, ублюдок, разлучник, похититель жён, чернозадый тупица…
— Чернозадый? Чёрт, я правда про него так думаю? — Я почувствовал, что краснею. — Остальные эпитеты по крайней мере субъективны. Но расизм… Я не… в общем…
— Чернозадый не хорошо? Нет, это… ах, да, имеет отношение к цвету кожи. У него темнее, чем у тебя. Это важно?
— Нет. Это ничего не значащая особенность — адаптация к тропическому солнцу, и всё. Слушай, не зови его так.
— «Так»? Зачем мне звать его «так»?
— Нет, в смысле, не зови его «чернозадый». Или задницей. Или любым другим таким словом.
— Неприемлемые термины? Как я его должен звать?
— Кликс. Просто Кликс.
— Кликс-просто-Кликс. Смыкает.
Расистские оскорбления. Мне было стыдно. Вот так ты думаешь, что оно умерло и похоронено, а оно всё ещё здесь, ждёт шанса всплыть на поверхность.
И всё же… слова рептилии меня заинтересовали. Я знал, что не должен был этого делать, но не смог устоять.
— Тэсс, — сказал я после секундной паузы. — Какие слова ты… смыкаешь… с Тэсс.
— Тэсс, — троодон переступил с ноги на ногу, и мигательные перепонки поочерёдно закрыли и открыли оба его глаза. — Дорогая. Родная. Милая. Кролик. Барашек отбивной. — Я сжался под градом ласкательных имён. — Любимая. Единственная. Утраченная. Украденная. Потерянная.
— Хорошо-хорошо, — сказал я. — Я уловил идею. Что насчёт «папа»?
— Папа? — секундная пауза. — Бремя.
— И всё?
— И всё.
Я отвернулся. Я был уверен, что инопланетянин не сможет ни заметить, ни понять моего смущения, но меня затопила волна вины.
— О чём ты хотел поговорить с самого начала? — спросил я, наконец.
— Где ты был?
— В лесу. Просто бродил.
— А, хорошо. Видел что-нибудь интересное?
— Нет. Ничего. Совершенно ничего.
— Могу я проводить тебя до «Стернбергера»?
Я вздохнул.
— Если хочешь. Нам в эту сторону.
— Нет. Ходи сюда. Здесь можно зарезать.
Ты меня и так без ножа режешь.
— Ты имеешь в виду «срезать», я надеюсь.
— Да-а-а.
И мы двинулись в чащу леса.
Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые.
Евангелие от Матфея 7:18
Мне не нравилось быть наедине с хетом. Несмотря на крошечные зубы и голову всего тридцати сантиметров длиной он легко мог убить меня, вцепившись в горло.
Обычная скорость ходьбы троодона, похоже, втрое превышала мою, но через несколько минут убегания вперёд и возвращения он научился соразмерять свой шаг с моим, и дальше мы пошли бок о бок. Путь до «Стернбергера» был не близкий, и я по дороге прикончил обе банки кока-колы, но не снимал пальца с язычка своей аспартамовой гранаты.